Неточные совпадения
Она тоже
не спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему
свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама
не знала, что она сделает. Она
слышала его шаги и
голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она,
не думая,
не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
Дело в том, что он, по инстинкту, начинал проникать, что Лебезятников
не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и что никаких вовсе
не имеет он связей позначительнее даже в
своем кружке, а только
слышал что-нибудь с третьего
голоса; мало того: и дела-то
своего, пропагандного, может,
не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается и что уж куда ему быть обличителем!
Он весь день прожил под впечатлением
своего открытия, бродя по лесу,
не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках
своих и
слышал свой голос: «Я тебя люблю».
У него дрожали ноги,
голос звучал где-то высоко в горле, размахивая портфелем, он говорил,
не слыша своих слов, а кругом десятки
голосов кричали...
Иногда он как будто и расшевелит ее, она согласится с ним, выслушает задумчиво, если он скажет ей что-нибудь «умное» или «мудреное», а через пять минут, он
слышит, ее
голос где-нибудь вверху уже поет: «Ненаглядный ты мой, как люблю я тебя», или рисует она букет цветов, семейство голубей, портрет с
своего кота, а
не то примолкнет, сидя где-нибудь, и читает книжку «с веселым окончанием» или же болтает неумолкаемо и спорит с Викентьевым.
— Позвольте себя рекомендовать, — начал он мягким и вкрадчивым
голосом, — я здешний охотник Владимир…
Услышав о вашем прибытии и узнав, что вы изволили отправиться на берега нашего пруда, решился, если вам
не будет противно, предложить вам
свои услуги.
Зевая и потягиваясь, дремал Черевик у кума, под крытым соломою сараем, между волов, мешков муки и пшеницы, и, кажется, вовсе
не имел желания расстаться с
своими грезами, как вдруг
услышал голос, так же знакомый, как убежище лени — благословенная печь его хаты или шинок дальней родственницы, находившийся
не далее десяти шагов от его порога.
Он
не противился и, отпустив ее, вздохнул полною грудью. Он
слышал, как она оправляет
свои волосы. Его сердце билось сильно, но ровно и приятно; он чувствовал, как горячая кровь разносит по всем телу какую-то новую сосредоточенную силу. Когда через минуту она сказала ему обычным тоном: «Ну, теперь вернемся к гостям», он с удивлением вслушивался в этот милый
голос, в котором звучали совершенно новые ноты.
Сие последнее повествуя, рассказывающий возвысил
свой голос. — Жена моя, едва сие
услышала, обняв меня, вскричала: — Нет, мой друг, и я с тобою. — Более выговорить
не могла. Члены ее все ослабели, и она упала бесчувственна в мои объятия. Я, подняв ее со стула, вынес в спальную комнату и
не ведаю, как обед окончался.
— Идут сюда! —
не своим голосом шептала Авгарь, прислушиваясь к скрипу снега. —
Слышишь? Уж близко…
И
услышала она, ровно кто вздохнул, за беседкою, и раздался
голос страшный, дикой и зычный, хриплый и сиплый, да и то говорил он еще вполголоса; вздрогнула сначала молодая дочь купецкая, красавица писаная, услыхала
голос зверя лесного, чуда морского, только со страхом
своим совладала и виду, что испужалася,
не показала, и скоро слова его ласковые и приветливые, речи умные и разумные стала слушать она и заслушалась, и стало у ней на сердце радошно.
Голос ее лился ровно, слова она находила легко и быстро низала их, как разноцветный бисер, на крепкую нить
своего желания очистить сердце от крови и грязи этого дня. Она видела, что мужики точно вросли там, где застала их речь ее,
не шевелятся, смотрят в лицо ей серьезно,
слышала прерывистое дыхание женщины, сидевшей рядом с ней, и все это увеличивало силу ее веры в то, что она говорила и обещала людям…
В таком градусе было что-то в
голосе и в лице генерала, что заставляло самых смелых преследователей поскорее удаляться, чтобы
не видеть этого лица,
не слышать голоса человека, на короткое время приходившего к сознанию
своего ужасного положения…
В общей камере он жил среди двадцати человек, как будто был один, никого
не видел, ни с кем
не говорил и всё так же мучался. Особенно тяжело ему было, когда все спали, а он
не спал и попрежнему видел ее,
слышал ее
голос, потом опять являлись черные с
своими страшными глазами и дразнили его.
Первый месяц тюрьмы Степан
не переставая мучался всё тем же: он видел серую стену
своей камеры,
слышал звуки острога — гул под собой в общей камере, шаги часового по коридору, стук часов и вместе с [тем] видел ее — с ее кротким взглядом, который победил его еще при встрече на улице, и худой, морщинистой шеей, которую он перерезал, и
слышал ее умильный, жалостный, шепелявый
голос: «Чужие души и
свою губишь.
Как только
услышал солдат о письме, так, даже
не обратив внимания на то, что оно было от какого-то его превосходительства,
не пустил бы, вероятно, Аггея Никитича; но в это время вышел из
своей квартиры Аркадий Михайлыч, собравшийся куда-то уходить, что увидав, солдат радостным
голосом воскликнул...
Сусанна Николаевна,
услышав это, одновременно обрадовалась и обмерла от страха, и когда потом возник вопрос о времени отправления Лябьевых в назначенное им место жительства, то она, с
своей стороны, подала
голос за скорейший отъезд их, потому что там они будут жить все-таки на свежем воздухе, а
не в тюрьме.
В публике, узнавшей
своего любимца, раздалось рукоплескание; трагик,
не слыша ничего этого и проговорив несколько с старавшимся его успокоить Варнером, вместе с ним уходит со сцены, потрясая
своими поднятыми вверх руками; но в воздухе театральной залы как бы еще продолжал слышаться его мелодический и проникающий каждому в душу
голос.
Сусанна Николаевна с умыслом пожелала
не иметь повязки на глазах, потому что остаться с открытыми глазами в полутемном храме было, как ей думалось, страшнее; а она этого именно и желала, чтобы испытать
свою волю. Сверстов
не ушел, впрочем, совсем из церкви, а удалился только ко входным дверям ее. Сусанна Николаевна
услышала это и повторила ему еще раз, и недовольным
голосом...
Но человек без языка шевельнулся на земле так, как недавно шевельнулся ему навстречу волк в
своей клетке. Он подумал, что это тот, чей
голос он
слышал недавно, такой резкий и враждебный. А если и
не тот самый, то, может быть, садовый сторож, который прогонит его отсюда…
— Я, сударь мой, проповедников этих
не один десяток
слышал, во всех концах землишки нашей! — продолжал он, повысив
голос и кривя губы. — Я прямо скажу: народу, который весьма подкис в безнадёжности
своей, проповеди эти прямой вред, они ему — как вино и даже много вредней! Людей надо учить сопротивлению, а
не терпению без всякого смысла, надобно внушать им любовь к делу, к деянию!
Он сейчас же сконфузился, опустил голову и с минуту
не смотрел на людей, ожидая отпора
своему окрику. Но люди,
услышав голос хозяина, покорно замолчали: раздавалось только чмоканье, чавканье, тяжёлые вздохи и тихий стук ложек о край чашки.
Лежать в душистых полевых лугах, развесив перед собою сетку по верхушкам высокой травы,
слышать вблизи и вдали звонкий бой перепелов, искусно подражать на дудочке тихому, мелодическому
голосу перепелки, замечать, как на него откликаются задорные перепела, как бегут и даже летят они со всех сторон к человеку, наблюдать разные их горячие выходки и забавные проделки, наконец, самому горячиться от удачной или неудачной ловли — признаюсь, всё это в
свое время было очень весело и даже теперь вспоминается
не равнодушно…
Он часто обращался к ней во время обеда, требуя разных мелких услуг: «то-то мне подай, того-то мне налей, выбери мне кусочек по
своему вкусу, потому что, дескать, у нас с невесткой один вкус; напомни мне, что бишь я намедни тебе сказал; расскажи-ка нам, что ты мне тогда-то говорила, я как-то запамятовал…» Наконец, и после обеда: «то поди прикажи, то поди принеси…» и множество тому подобных мелочей, тонких вниманий, ласковых обращений, которые, несмотря на их простую, незатейливую отделку и грубоватую иногда форму, были произносимы таким
голосом, сопровождались таким выражением внутреннего чувства, что ни в ком
не осталось сомнения, что свекор души
не слышит в невестке.
Но вскоре самая простая мысль уничтожила все его догадки: он много раз видал
свою незнакомку, но никогда
не слышал ее
голоса, следовательно, если б она была и дочерью боярина Кручины, то,
не увидав ее в лицо, он
не мог узнать ее по одному только
голосу; а сверх того, ему утешительнее было думать, что он ошибся, чем узнать, что его незнакомка — дочь боярина Кручины и невеста пана Гонсевского.
— Стой, бабы!
Не галдеть! — крикнул он, покрывая сразу
своим басом их
голоса. — Орете все, как на базаре. Ничего
не слышу. Говори кто-нибудь одна: в чем дело?
— Э, э! Теперь так вот ко мне зачал жаться!.. Что, баловень? Э? То-то! — произнес Аким, скорчивая при этом лицо и как бы поддразнивая ребенка. — Небось запужался, а? Как
услышал чужой
голос, так ластиться стал: чужие-то
не свои, знать… оробел, жмешься… Ну, смотри же, Гришутка,
не балуйся тут, — ох,
не балуйся, — подхватил он увещевательным
голосом. — Станешь баловать, худо будет: Глеб Савиныч потачки давать
не любит… И-и-и, пропадешь — совсем пропадешь… так-таки и пропадешь… как есть пропадешь!..
Он чуть
не закричал на жену. Около него суетилась повитуха; болтая в воздухе плачущим ребенком, она что-то убедительно говорила ему, но он ничего
не слышал и
не мог оторвать
своих глаз от страшного лица жены. Губы ее шевелились, он
слышал тихие слова, но
не понимал их. Сидя на краю постели, он говорил глухим и робким
голосом...
Во время сенокоса у меня с непривычки болело все тело; сидя вечером на террасе со
своими и разговаривая, я вдруг засыпал, и надо мною громко смеялись. Меня будили и усаживали за стол ужинать, меня одолевала дремота, и я, как в забытьи, видел огни, лица, тарелки,
слышал голоса и
не понимал их. А вставши рано утром, тотчас же брался за косу или уходил на постройку и работал весь день.
— Но поэтому-то мы и просим вас, messieurs: выскажитесь! дайте
услышать ваш
голос! Expliquez-nous le fin mot de la chose — et alors nous verrons… [Разъясните нам суть дела — и тогда мы посмотрим…] По крайней мере, я убежден, что если б каждый помещик прислал
свой проект… mais un tout petit projet!.. [совсем маленький проект!..] согласитесь, что это
не трудно! Вы какого об этом мнения? — внезапно обратился князь ко мне…
[Эй! поторапливайся, негодяй… (франц.)] — закричал он сердитым
голосом, осадя
свою лошадь; но Рославлев, казалось,
не слышал ничего и стоял на одном месте как вкопанный.
— Афанасий Матвеич! — взвизгнула Марья Александровна каким-то неестественным
голосом. — Неужели вы
не слышите, как нас срамят и бесчестят? Или вы уже совершенно избавили себя от всяких обязанностей? Или вы и в самом деле
не отец семейства, а отвратительный деревянный столб? Что вы глазами-то хлопаете? Другой муж давно бы уже кровью смыл обиду
своего семейства!
Жить рядом и видеть ежедневно лицо, глаза, жать руку и ласково улыбаться;
слышать голос, слова, заглядывать в самую душу — и вдруг так просто сказать, что он лжет и обманывает кого-то! И это думать давно, с самого начала, все время — и говорить «так точно», и жать руку, и ничем
не обнаруживать
своих подлых подозрений. Но, может быть, он и показывал видом, намеками, а Саша
не заметил… Что такое сказал вчера Колесников об Еремее, который ему
не понравился?
Старательно и добросовестно вслушиваясь, весьма плохо
слышал он
голоса окружающего мира и с радостью понимал только одно: конец приближается, смерть идет большими и звонкими шагами, весь золотистый лес осени звенит ее призывными
голосами. Радовался же Сашка Жегулев потому, что имел
свой план, некую блаженную мечту, скудную, как сама безнадежность, радостную, как сон: в тот день, когда
не останется сомнений в близости смерти и у самого уха прозвучит ее зов — пойти в город и проститься со
своими.
Я чувствую, что долее я
не могу видеть ни
своей лампы, ни книг, ни теней на полу,
не могу
слышать голосов, которые раздаются в гостиной.
Вливая в слова псалмов тоску
свою, он
не слышал, когда вошла Наталья, и вдруг за спиной его раздался тихий плеск её
голоса.
— Знаю! — хрипло, тоже
не своим голосом ответил Никита. —
Не дотерпел. Ты меня отпусти. Я — в монастырь уйду.
Слышишь? Всей душой прошу…
«Правда ли, правда ли, мама, — спросила я ее, — этот бука пахучий (так я звала Ивана Матвеича) мой папа?» Матушка испугалась чрезвычайно, зажала мне рот… «Никогда, никому
не говори об этом,
слышишь, Сусанна,
слышишь — ни слова!..» — твердила она трепетным
голосом, крепко прижимая мою голову к
своей груди…
Он сам даже скинул поскорее с плеч шинель
свою и закричал кучеру
не своим голосом: «Пошел во весь дух домой!» Кучер,
услышавши голос, который произносится обыкновенно в решительные минуты и даже сопровождается кое-чем гораздо действительнейшим, упрятал на всякий случай голову
свою в плечи, замахнулся кнутом и помчался как стрела.
Я
не могу сказать, отчего они пели: перержавевшие ли петли были тому виною или сам механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь секрет, — но замечательно то, что каждая дверь имела
свой особенный
голос: дверь, ведущая в спальню, пела самым тоненьким дискантом; дверь в столовую хрипела басом; но та, которая была в сенях, издавала какой-то странный дребезжащий и вместе стонущий звук, так что, вслушиваясь в него, очень ясно наконец слышалось: «батюшки, я зябну!» Я знаю, что многим очень
не нравится этот звук; но я его очень люблю, и если мне случится иногда здесь
услышать скрып дверей, тогда мне вдруг так и запахнет деревнею, низенькой комнаткой, озаренной свечкой в старинном подсвечнике, ужином, уже стоящим на столе, майскою темною ночью, глядящею из сада, сквозь растворенное окно, на стол, уставленный приборами, соловьем, обдающим сад, дом и дальнюю реку
своими раскатами, страхом и шорохом ветвей… и Боже, какая длинная навевается мне тогда вереница воспоминаний!
И повернул ко мне
своё лицо — тёмное оно, а глаз я
не вижу на нём, только белые брови, бородка да усы, как плесень на жутком, стёртом тьмою и неподвижном лице.
Слышу шелест его
голоса...
Как теперь смотрю на тебя, заслуженный майор Фаддей Громилов, в черном большом парике, зимою и летом в малиновом бархатном камзоле, с кортиком на бедре и в желтых татарских сапогах;
слышу,
слышу, как ты,
не привыкнув ходить на цыпках в комнатах знатных господ, стучишь ногами еще за две горницы и подаешь о себе весть издали громким
своим голосом, которому некогда рота ландмилиции повиновалась и который в ярких звуках
своих нередко ужасал дурных воевод провинции!
Долго он таким образом лапу сосал и даже настоящим образом в управление вверенной ему трущобой
не вступал. Пробовал он однажды об себе «по пристойности» заявить, влез на самую высокую сосну и оттуда
не своим голосом рявкнул, но и от этого пользы
не вышло. Лесная сволочь, давно
не видя злодейств, до того обнаглела, что,
услышавши его рев, только молвила: «Чу, Мишка ревет! гляди, что лапу во сне прокусил!» С тем и отъехал Топтыгин 3-й опять в берлогу…
Девка до того была занята
своими ведрами, что
не только
не слышала голоса барина, но, казалось, даже совсем позабыла, что шла мимо господского дома.
«Стойте, — крикнул староста
своим грубо-решительным
голосом, от которого толпа ямщиков сразу остановилась. — Никто
не уходите!
Слышите, люди деньги дают, а и без денег все одно надо бы. Верно, что грех!.. Надо бога вспомнить! Ну, чья очередь? Говорите, старики!..
— Скоро кончится? — спросила она и в
своем голосе услышала какую-то особую, незнакомую ноту, какой раньше у нее никогда
не было. «Должно быть, я умираю от родов», — подумала она.
Философ, почесывая слегка за ухом, вышел,
не говоря ни слова, располагая при первом удобном случае возложить надежду на
свои ноги. В раздумье сходил он с крутой лестницы, приводившей на двор, обсаженный тополями, и на минуту остановился,
услышавши довольно явственно
голос ректора, дававшего приказания
своему ключнику и еще кому-то, вероятно, одному из посланных за ним от сотника.
Он
услышал свой голос; он уже
не думал, а говорил вслух. И то, что он сказал, показалось ему отвратительным.
Андашевский(тихим, но вместе с тем бешеным
голосом). Если ты мне сейчас же
не отдашь ключей и
не возвратишь записки, я убью тебя, —
слышишь! (В это время раздается довольно сильный звонок. Андашевский тотчас же оставляет руку Марьи Сергеевны, которая, в
свою очередь, убегает в соседнюю комнату и кричит оттуда.) Я
не отдам вашей записки!.. Я напечатаю ее!
Воскресенский вдруг встал;
не глядя ни на кого, с потупленными глазами неуклюже обошел стол и торопливо сбежал с балкона в цветник, где сладко и маслено пахло розами. За
своей спиной он
слышал тревожный
голос Анны Георгиевны...